В собрании Щукина Пьер Огюст Ренуар представлен ранним, но показательными гранями своего таланта. Если Моне был преимущественно пейзажистом, то Ренуара привлекал главным образом образ женщины и ребенка, что наиболее цветуще, тонко и нежно. Картина «Обнаженная» (зал Петра Щукина) привлекает к себе особое внимание как гостей выставки, так и искусствоведов. «Эта ренуаровская женщина поистине вечно живет и цветет перед нами. Ее глаза не устают мерцать, а тело пульсировать полнокровными красочными жилками. В ней нет пикантной эротики салонных красавиц, но зато есть нечто большее и вечное… Ее тело полновесно и мощно, как сама стихия, а ее глаза и губы призывно нежны, ибо без этого обмана невозможно покорение нас стихией», — восторгался Яков Тугендхольд.

«Природа не знает черного цвета», — таков был лозунг эпохи, подкрепленный научными изысканиями. Но Ренуар в этом походе против черного цвета занял особую позицию. В то время, как Моне избегал черных мотивов, Ренуар сознательно возвращался к ним. Он достиг невиданной живописности черного цвета, который казался столь глухим, нейтральным и безжизненным до него. Остановитесь около картин «Дама в черном» и «Девушки в черном», они находится в зале около картин Моне и Дега, и оцените сами.

Эдгар Дега представлен в коллекции гораздо полнее, Чем Ренуар. Каждая картина – редчайший драгоценный камень: «Танцовщица у фотографа», «Танцовщицы на репетиции», «Проездка скаковых лошадей» и самый драгоценный камень — «Голубые танцовщицы», так любимые всеми. Художник застал их в минуту последних приготовлений — еще мгновение и девушки грациозно выпорхнут к зрителям. Краски пастели передают нежность, одухотворенность и грациозность балета.

От Петра Щукина, Сергею досталась одна из лучших обнаженных Дега – знаменитый «Туалет» (не представлена на выставке). «Как раньше ненасытная жажда правды влекла Дега подсматривать за балеринами в уборных театра, так и теперь он подглядывает за женской наготой, когда она не позирует, когда вся на свободе» Я. Тугендхольд.

Своего первого Сезанна, картину «Фрукты» – апельсины и лимоны на белоснежной скатерти – Сергей Щукин приобрел в галерее Дюран –Рюэля, который первый оценил талант художника. Затем появился натюрморт «Букет цветов в вазе». На полотне есть подпись художника, это большая редкость, т.к. Сезанн не имел обыкновения подписывать свои работы. Мне удалось сфотографировать подпись…

Полотно «Масленица», которую часто называют «Пьеро и Арлекин», Сезанн писал с сына, которого нарядил Арлекином, а его приятеля одел в костюм Пьеро. Мальчикам приходилось позировать часами, и сын сапожника однажды упал в обморок.

«Черт знает что: вот не люблю Сезанна, — противный, а от этого карнавала, с Пьеро и Арлекином, у Щукина, не отвяжешься. Какие-то терпкие, завязли в зубах, и хоть бы что», — жаловался Валентин Серов. Художник к Сезанну «подходил туго», но в итоге все-таки признал. А молодежь, ученики Серова из Московского училища живописи, ваяния и зодчества, напротив, боготворили Сезанна и почитали за гения.  На полотнах, висевших у Щукина выросло целое поколение почитателей Сезанна, образовавших впоследствии объединение «Бубновый валет».

Полотна Сезанна суровы и спокойны. Одушевлённые персонажи погружены в себя и сами напоминают натюрморты – «Мужчина, курящий трубку», «Дама в голубом».

Сезанн, явно не стремясь к этому, стал главой целого направления, которое назовут постимпрессионизмом. Сам же он постимпрессионистом никогда не был, поскольку всегда оставался самим собой и не примыкал ни к одному из течений.

Пристрастия Сергея Ивановича Щукина менялись с невероятной быстротой. Строфа из стихотворения В.В. Маяковского «Верлен и Сезанн», словно посвящена ему, а не студентам Училища живописи, ваяния и зодчества, заразившимся новым искусством.

Бывало — сезон,
наш бог — Ван-Гог,
другой сезон —
Сезанн.

Период увлечения постимпрессионистами, к числу которых принято причислять знаменитую троицу — Сезанн, Ван Гог и Гоген  пришелся на 1903 – 1908 годы. Покупать Сезанна, Ван Гога и Гогена Щукин начал практически одновременно, но двум первым явно предпочитал последнего. Шестнадцать полотен Поля Гогена против семи Сезанна и четырёх Ван Гога.

Привезя первые полотна Гогена в Москву, Сергей Иванович первое время не решался показывать картины гостям. Как вспоминал художник Сергей Виноградов «не сразу ошарашивал их живописным неистовством».

Щукин собрал и «иконостас» Гогена, как назвал 16 работ художника Яков Тугенхольд. Третья слева картина в верхнем ряду – «А, ты ревнуешь?» первой привлекла мое внимание. На берегу реки две сестры, они только что искупались и раскинулись на траве в непринужденных позах, беседуют о любви вчерашней и о той, что придет завтра. Одно только воспоминание вызывает раздоры – ты ревнуешь?

В центре «иконостаса» — полотно «Королева». Эта женщина, на картине, королева? Нет атрибутов помпезного  шика, от которых сбежал Поль Гоген, в поисках человечности иной, нежели та , что у парижских кокоток Тулуз Лотрека. Да, она иная, и к ней нужен особенный подход… Вспоминается картина «Олимпия» Эдуарда Мане… действительно, позы похожи.

В этом полотне, одном из самых значительных произведений второго таитянского периода, Гоген вступает в открытую полемику с европейской традицией живописи. «Мне кажется, что по цвету я еще никогда не создавал ни одной вещи с такой сильной торжественной звучностью. Деревья в цвету, собака сторожит, справа два голубя воркуют. Но какой смысл посылать это полотно в Париж, когда уже есть столько других, которые не продаются и вызывают вой. Это вызовет еще больший вой», – признавался Гоген в письме к своему другу. И тем не менее, это самая дорогостоящая картина Поля Гогена.

Многих удивляет, что гогеновский «иконостас» венчает портрет Гогена работы Ван Гога – но ровно так все висело и у Щукина, а рядом был Ренуар, что невозможно себе представить, если бы не фотографии…

«Вчера был на пятнице у С.И. Щукина. Он получил две картины Гогена. Те гости, которые бывают у него – доктора, присяжные поверенные, словом русские интеллигенты-картежники, — хохочут, хохочут над картинами. Смех довольных людей, в меру занимающихся себе интеллектуальными удовольствиями, в меру играющих в карты, смех над идущими и дерзающими – очень симптоматичен. Я не требую от них понимания, да и на что оно им, что дает оно им в русской деятельности». В.В. Переплетчиков. Дневник.

Матисс стал самым сильным и так и неизжитым щукинским увлечением. Сергей Иванович влюбился в художника с первого взгляда. Живопись Матисса мало кому тогда нравилась. О нем говорили, что он грубый, «наглый», бесформенный. Уж если французы, как заметил Аполлинер, были «готовы забросать камнями одного из наиболее пленительных художников современной пластики», что говорить о русских.

Увлечение оказалось таким сильным, что Сергей Иванович вступил с художником в переписку. Картины покупал прямо из мастерской, беря не только законченные, но и едва начатые полотна. После знакомства с Щукиным жизнь Матисса кардинально изменилась. Вдобавок, Матисс заключил контракт с галереей Бернхейм-Жён, которая получила эксклюзивное право на все, что напишет Матисс,  по фиксированной цене в соответствии с форматом. В контракте имелась существенная оговорка: картины величиной больше установленного договором размера Матисс имел право продавать сам, без посредников. Вот почему в щукинской коллекции оказалось так много полотен, приближающихся по размеру к панно. Это не считая двух огромных панно, написанных художников по заказу Сергея Ивановича.

В зале Анри Матисса первой мое внимание привлекло полотно «Нимфа и сатир». На стенах висели более узнаваемые произведения, но первой я подошла не к ним. Картина первоначально имела название «Фавн, застигающий нимфу врасплох». Сюжет полотна по распространенной версии навеян описанным в «Метаморфозах» Овидия мифом о Пане, преследовавшем нимфу Сирингу.

По другой версии, с картиной связана настоящая любовная история. Возможно, она навеяна отношением мастера к поступившей в «Академию Матисса» ученице из России Ольге Меерсон. Образ реальной девушки и нимфы из классической мифологии слились в сознании художника, создавшую столь чувственную картину.

Красноватая и нежно-розовая плоть тел резко контрастируют с цветами окружающего их пейзажа, а предельный лаконизм и графичность в прорисовке фигур, с одной стороны, вызывает в памяти образы с античной вазописи, а с другой —усиливает драматический эффект, заложенный в выразительных позах персонажей картины.

А дальше в просторном зале пленят внимание «Семейный портрет», «Мастерская художника», «Красные рыбы», «Стоящий Мароканец в зеленой одежде», «Натюрморт с голубой скатертью» и другие ….

«По-настоящему я стал воспринимать   искусство Востока довольно поздно, а византийскую живопись понял, стоя перед иконами в Москве. Чувствуешь себя более подготовленным к дальнейшему пути, когда видишь, что твои усилия подтверждаются традицией, и традицией древней. Она помогает преодолеть пропасть», — так писал Матисс, имея ввиду не только пластику и пространственные решения, но и силу духа, которую почерпнул в искусстве Востока.

Александр Бенуа в 1911 году назвал Москву «городом Гогена, Сезанна и Матисса». Через три года ему следовало бы назвать Москву еще и «городом Пикассо». Осенью 1908 года Матисс возьмёт Щукина с собой на Монмартр, в мастерские художников, где жил тогда Пикассо. Подруге художника Фернанде Оливье запомнился «невысокий, незаметный, бледноватый человек с большой головой и похожими на поросячью маску лицом. Сильное заикание причиняло ему страдание, он с трудом изъяснялся, и это смущало его… Техника Пикассо была для русского открытием».

Позднее, Сергей Щукин пытался убедить всех в величии Пикассо: «Идемте к Пикассо! Это гениально! Я сам к нему шел с боями. В нем есть что-то демоническое, инфернальное. Это разрушитель всех основ, но на обломках он создает новые, небывалые ценности…Мы современники новой эпохи. Мы по-новому должны видеть и воспринимать форму. Пикассо — будущее».

Начав с кубистических картин, Щукин вернулся к раннему творчеству Пикассо и купил несколько работ «голубого» и «розового периода». «Старый еврей с мальчиком», «Любительница абсента», «Испанка с острова Майорка», «Семья странствующих комедиантов» …

«Убогие бродяги, избравшие церковную паперть своей родиной, матери, потерявшие молоко, старцы, словно столетние вороны. Здесь все, скорбь и мольба», — писал о произведениях «голубого» периода друг Пикассо, поэт Андре Сальмон.

Почти на выходе из зала висит полотно «Свидание», единственная картина, приобретенная Щукиным непосредственно в мастерского художника. На картине предельно лаконичная обстановка, посреди нее — двое людей, страстно прижимающихся друг к другу. Чувствуется сильное эмоциональное напряжение, как будто их любовь обречена, это последнее свидание и для них это катастрофа…. Сам Пикассо вряд ли вкладывал такой глубинный смысл в эту работу – он был ещё молод, первая любовь ещё впереди, как и военные потрясения бурного XX века.

Известная картина «Любительница абсента» у Щукина называется «Пьяница». Вряд ли посетителям московской галереи что-то говорило слово «абсент». Напиток, любителем которого был и Ван Гог и многие представители творческой богемы, был запрещен.

«1907 год является переломным в творчестве Пикассо. Он становится кубистом. Он сжигает за собой все достижения прежних лет, все духовные ценности, обретенные в Испании, всю мистическую глубину нищих, все мистическое сладострастие «розовых» женщин – во имя чисто формальных исканий. С фанатическим холодом испанского инквизитора он становится фанатиком чистой идеи», — писал Яков Тугендхольд. На выставке представлено «Три женщины», «Фермерша», «Женщина с мандолиной», «Скрипка» и многие другие картины. Впечатления испытала сильные, но качественно иные. Кажется, что картины возникли у Пикассо в логике хода вещей, как предчувствие и подтверждение надвигающейся катастрофе. «Входишь в комнату Пикассо галереи Щукина, охватывает чувство ужаса. То, что ощущаешь, связано не только с живописью, но и с самой космической жизнью и ее судьбой», — писал осенью 1914 год русский философ Николай Бердяев.»

В 1912 году Сергей Щукин в очередной раз поразил всех – он приобрел полотна художника-самоучки Анри Руссо, которого по прежней профессии называли Таможенником. И вновь, как это случалось с Матиссом и Пикассо, коллекционер сделал безошибочный ход, угадав направление, которому принадлежало будущее – наивное искусство.

Последним увлечением коллекционера стал крупный французский художник Андре Дерен, на покупках которого коллекционер, сам того не предполагая поставил точку.

Впечатления от какого художника оказались наиболее сильными? Упоенный Клод Моне, изысканный Эдгар Дега, одухотворенный Пьер Огюст Ренуар, беспокойный Поль Сезанн, чарующий Поль Гоген, загадочный Винсент ван Гог, взрывной Анри Матисс, мистический Пабло Пикассо…. Да простят меня истинные знатоки искусствоведы за такие эпитеты….  Не могу ответить на этот вопрос… Находясь рядом с полотнами испытываешь необъяснимое возбуждение и чувство нервной дрожи. Картины волнуют и тревожат. Вылив краски слов на бумагу, я, пожалуй, разобралась с хаосом в душе, который настиг меня теплым осеним вечером после посещения этой поистине уникальной выставки коллекций искусства европейского модернизма конца XIX — начала ХХ века.

Автор статьи — Ольга Захарова