Как мать мы не выбираем — так и Родину…
Вячеслав Пауков
Почетному заведующему кафедрой патологической анатомии Сеченовского Университета, заслуженному деятелю науки РФ, доктору медицинских наук, действительному члену Международной академии патологии, академику РАЕН, профессору Вячеславу Семеновичу Паукову 25 июня 2020 года исполнилось 86 лет.
Профессор В.С. Пауков — председатель Совета старейших Российского общества патологоанатомов, а также председатель Совета старейшин Сеченовского Университета, награжден 9 Правительственными наградами, в том числе тремя орденами, имеет ряд научных наград.
Пережив войну, послужив на флоте, выбрав тернистый путь врача, ученого-медика и прекрасного организатора (что весьма непросто сочетать!), в настоящее время, несмотря на ограничения при карантине, Вячеслав Семенович полон жизненной энергии и любви к своему делу жизни, постоянно ведет педагогическую и научную работу, результаты которой публикуются в монографиях и научных статьях. Он автор более 370 научных работ, в том числе 29 монографий, учебников, различных учебных пособий.
Мы благодарны Вячеславу Семеновичу за интервью в дистанционном формате.
— Вячеслав Семенович, Вы москвич?
— Я родился в Горьком (Нижнем Новгороде). В Москву мы приехали с родителями, когда мне было 3 года. Папа чудом избежал расстрела в 37-ом, его направили заведовать кремлевским совхозом в ближнем Подмосковье. С тех пор я москвич.
— Были ли в Вашем роду медики?
— Папа агроном.. А моя мама недоучилась в Горьковском мединституте один год – я родился. Но причина была не только в сложностях по уходу за новорожденным – в роддоме мне нанесли травму (каплями сожгли глаз). И маме было не до учебы тогда, спасая мое зрение… Первую встречу с врачами нельзя назвать удачной…
— Вы – ребенок войны. Помните первое известие о начале войны? Как это произошло?
— Да, все очень хорошо помню…Мне через 2 дня должно было исполниться семь. Вошла мама в детскую, где были я и еще два моих младших брата, очень бледная и испуганная, и сказала только одно слово – война. Мы тут же притихли… Взрослые перестали обращать на нас внимание, начались волнения, какая-то суета… Мы всё тогда понимали…
— Каковы Ваши детские впечатления по одному из самых драматичных периодов в ходе войны — наступлению фашистов на Москву осенью 41 года?
— Мы стали рыть бомбоубежища. Всем миром… Жили мы на востоке Москвы (тогда Подмосковье – Косино). Начались бомбежки. Каждый вечер, часов в восемь вечера гудела сирена, означавшая воздушную тревогу. Мы выходили из домов и прятались в убежищах. Помню случай, когда мама с младшеньким, который тогда приболел, ушла за медикаментами, и мы с братом тоже решили выйти наверх. Помню яркую луну, сиреневый куст, рядом с которым идет мама, ведя за руку моего младшего брата, и тут летит немец, да так низко, что виден его шлем с очками, и вдруг — пулеметная очередь! Чудом нас всех не задело — спаслись в сирени. Было очень страшно…
Такое вот воспоминание… Рядом было еще одно бомбоубежище, в котором укрывались наши друзья по двору, знакомые родителей. Прямо в него попала бомба… Никого не осталось…
— А что представляло собой бомбоубежище?
— О, оно не было средством спасения от прямых попаданий с воздуха: рыли канаву и просто покрывали ее бревнами. Метро, конечно, было более надежным укрытием, но нам до него тогда было добираться очень далеко…
Еще помню женские крики… Днем ли, ночью, вдруг раздается жуткий женский вопль – получено известие о похоронке… Дядя Коля, дядя Вася…Эти крики слышу по ночам до сих пор…
Когда немцы подошли совсем близко, совхоз, в котором работал отец, пришлось эвакуировать. И папа решил нас взять с собой. Мы отъехали уже довольно далеко. Какая-то машина приехала, сообщили: немцы прорвались, сзади танки, и все побежали. И наш шофер убежал. Отец стал тогда в спешке отцеплять прицеп от нашего грузовика, но тут случилось несчастье — сзади его ударила большая машина и раздавила правое легкое. Папа потерял сознание. Мама, к счастью, умела водить машину! Быстро, насколько могли, мы положили папу в грузовик, и мама довезла его до Петушков – там был госпиталь. Его положили, и там он умирал… При обходе мама падала на колени перед начальником госпиталя, чтобы папе дали аспирин. И в ответ слышала: «Зачем я буду тратить на него аспирин, когда он сегодня ночью умрет? У меня есть бойцы, которые еще повоюют». Мама, как могла, ухаживала, и папа не умирал. Но постоянно был в травматическом шоке, почти не реагировал на нас, так прошел месяц…
Когда немцев разбили 5 декабря (мы все уже ждали этого! По Москве видели спасительные сибирские дивизии – крепких людей в валенках и меховых тулупах с автоматами), госпиталь стал готовиться к перемещению. Начальник сказал маме: забирай его (отца), куда хочешь. И тогда мама вспомнила про своего учителя в Горьковском мединституте – профессора Рыбакова, терапевта. Она опять собрала нас всех в машину и привезла а Горький. Профессор собрал консилиум и сказал: нужно 300-400 мл крови выпустить. Пошли возражения на тему того, что у папы и так была кровопотеря – нет двух долей легкого. Но Рыбаков заключил, что сердце не справляется – надо решаться на эту крайнюю меру, ничего не теряем…Как только начали спускать кровь, папа начал розоветь — стал отходить… Только очень опытный врач мог предложить такой метод…Позже, когда мама об этом всём рассказывала, у меня первый раз закралась мысль о профессии врача…И кандидатскую потом я писал по сердцу…
— Когда было возвращение в Москву?
В мае 42-го мы вернулись в Москву. Нас с ребятами собирали в творческие бригады, и мы в госпиталях давали концерты раненым. Я учился тогда играть на скрипке. Но лучше всего читал стихотворение, опубликованное в газете «Правда», которое написал танковый экипаж под названием «Дорога на запад». Очень выразительно читал. И меня услышал тогда кто-то из МХАТа, предложили показаться режиссеру театра. Для моей мамы, будучи творческой личностью, хорошим организатором культурно-досуговой деятельности, это предложение было, поистине, подарком судьбы! Я успешно прошел все прослушивания, и меня взяли на роль Сережи в «Анне Карениной». При этом я был официально оформлен, получал зарплату и сухой паек! Существенная поддержка для семьи в то лихое время.
Сирены тогда часто застигали нас в театре, мы спускались в убежища, чтоб переждать, спектакли заканчивались из-за этого очень поздно – домой я попадал в час ночи. Учиться я стал очень плохо. Мама вовремя спохватилась и отвела меня к режиссеру И.М. Москвину. Он сказал правду: «Успех есть сейчас, пока ты маленький. Но ты вырастешь из этой роли. И что потом? Иди учись! Если ты – наш, то все равно к нам придешь. А если не наш – так и жалеть нечего!». И подарил мне ванильную шоколадку, что было большой роскошью. И я ушел из МХАТа. Со слезами…
И сирены тревоги скоро сменились салютами!
— Расскажите о поступлении в медицинский.
— После 9 класса я всерьез увлекся флотом, пытался поступить в училище в Энгельсе, но неудачно. Стал служить в Амурской флотилии на Дальнем Востоке в Комсомольск-на-Амуре в звании юнги. Был мотористом. Расскажу о знаковом для меня случае. На тот момент я присягу еще не успел дать. С техникой у меня всегда дела были неважные. Помню День Военно-морского флота, шла колонна наших кораблей. А течение на Амуре сильное — 8 км/ч. Когда подходили к трибуне, я что-то не так переключил, и у меня сгорела муфта. Мой кораблик развернулся поперек и пошел по течению вниз. И вся колонна, шедшая за нами, рассыпалась кто куда! В общем, сорвал я тогда парад…
После этого наш дивизион расформировали, матросов отправляли на Тихоокеанский флот во Владивосток. Я сел тогда и хорошо задумался… Вспомнил, что мама всегда говорила про медицинский… Мне повезло с боцманом. Он тогда сказал мне: «Езжай ты отсюда! Если и поймают – то ничего, ты еще присягу не дал, будешь дальше служить. А если не поймают – знать, судьба». Я и уехал в Москву, никто меня не разыскивал…
Я был для 10 класса уже переросток (на флоте прошло 2,5 года). Отец помог тогда, чтоб меня все-таки взяли в школу. Учителя меня на «Вы» тогда называли☺. С математикой, физикой было туго… Но аттестат в итоге выдали!
Поступил во Второй мед. На 1 курсе я сразу пришел в комитет комсомола. Предложил создать гребную секцию (я хорошо знал этот вид спорта), тренировались на Москва-реке на Стрелке (где сейчас стоит Петр I). Всем понравилось, меня избрали в комитет. Потом возглавлял сектор ДОСААФ, культурный, организационный секторы. Потом стал зам.секретаря комитета комсомола.
— В 1960 году Вы окончили лечебный факультет 2-го медицинского института имени Пирогова и были направлены на работу в Центральную клиническую рентгено-радиологическую больницу МПС (министерства путей сообщения) в качестве хирурга. В 1962 г. Вы сменили профессию и перешли на работу сначала в Московское городское бюро судебно-медицинской экспертизы, а затем в Центральную судебно-медицинскую лабораторию МО (Министерства обороны) в качестве врача-эксперта. Чем обусловлено было это решение?
— Я всегда хотел быть хирургом. Это была онкологическая больница. Помню пациентку с тяжелой формой рака, была поражена вся грудная клетка — сплошной гной. Медсестры ею брезговали, перестали перевязывать. Родственники ее домой тоже не забирали. Я ходил перевязывать ее сам. Заразился микробной экземой, пошел в поликлинику МПС к начальнице дерматологического отделения. Она сказала: ерунда, облучим, и завтра пройдет. После облучения у меня началась истинная экзема. 8 месяцев я мыкался по больницам. Нужно было менять профессию. Был момент, когда сказал себе: вообще ухожу из клиники. И ушел в судебную медицину.
Потом меня пригласили к профессору М.И. Авдееву – ученику А.И. Абрикосова. Он был Главным судебно-медицинским экспертом армии и Начальником Центральной судебно-медицинской лаборатории МО СССР. Он мне дал очень интересную тему, но ее до сих пор никто решить не может — субарахноидальное кровоизлияние. Оно возникает в том случае, если у человека аневризма сосудов мозга. Люди, например, поругаются, всплеск эмоций, потолкаются – бах, кровоизлияние. Приписывают – неосторожное убийство. А М.И. Авдеев говорил, что это аневризма. Заключенные стали писать в свое оправдание: за что я сижу, если профессор говорит обратное!? И решением Верховного суда постановили — пока этот вопрос до конца не ясен, не принимать во внимание эту экспертизу. Я задал тогда вопрос: а как же я защищаться-то буду…
— Ваш путь в Первом медицинском начался с аспирантуры?
В Первом меде я прошел все ступени – ассистента, доцента, профессора, заведующего кафедрой 2-го лечебного факультета, а потом и первого лечебного факультетов. А началось все с аспирантуры, да. Место оказалось у академика А.И. Струкова. Мы хорошо тогда поговорили. Он дал мне задание на ночь, я сделал — ему понравилось. Так в 1964 году я поступил в аспирантуру Первого меда. Как человек активный, стал писать в газету публикации. Был председателем профкома корпуса на Абрикосовском. Потом защитил диссертацию.
В 1968 г А.И. Струков, которого хорошо знали патологи Европы и Америки, договорился с одним из ведущих патологов Европы проф. W. Doerr о моей стажировке в его институте патологии в г. Гейдельберге (Федеративная республика Германия). Я был первый советский врач, который в течение 6 месяцев стажировался в Гейдельбергском университете, изучая электронную ауторадиографию. Тогда заговорили: наконец-то, русская и немецкая медицинские школы начинают воссоединяться!
Позже, в 1992г. я работал в г. Бонне, где изучал проблемы перитонита в институте патологии университета.
— Были ли у Вас трудности с немецким языком? Как Вы их преодолевали?
— В школе немецкий я учил очень плохо (из-за ненависти к фашистам). По приезду в Гейдельберг, я буквально мог сказать только пару фраз, вроде «гуден так»! Два первых месяца было особенно трудно – я ходил везде с тщетной надеждой услышать русское слово. Учил усиленно, конечно. Потом, когда стали сны сниться по-немецки, эти трудности рассеялись. Услышишь новое слово – оно само ложится.
— Вы возглавляли партийный комитет Первого меда, который был главным идейным организационным органом.
— По приезду в Москву меня избрали в партком, потом я стал заместителем секретаря. Позже было предложено возглавить партком (вместо В.И. Петрова, который стал ректором), который я возглавлял 10 лет. За эту работу я получил 2 ордена. Это был очень серьезный коллективный орган, без согласия которого ни одна должность в вузе не решалась.
— В наше время нет партийной идеологии, но есть такое глубокое понятие как патриотизм. Президент неоднократно поднимал тему патриотизма, в частности, назвав его единственно возможной идеологией современного общества, при этом предостерегая от «квасного патриотизма». Как Вы оцениваете в контексте этих смыслов современную молодежь, которой преподаете?
— Современная молодежь имеет лёгкий доступ к разного рода информации, чаще всего в интернете. К сожалению, ее качество очень часто оставляет желать лучшего. Много откровенной лжи, которой, увы, молодые люди, по своей горячности, верят. Порой, не хотят думать, становясь сторонниками деструктивных идей. Например, вот случай. Парень пришел ко мне на лекцию в футболке «Россия для русских». Я обратил внимание на это вопросом: Вы серьезно так считаете? А куда деваться другим коренным народам России, которые живут на своей земле? Молчит… Читайте качественную литературу, слушайте экспертов, профессионалов, и анализируйте, думайте! Всегда.
Что касается патриотизма – для меня есть очень простой пример этого смысла. Земля, которая тебя взрастила, воспитала – она как мать. Люби, цени, уважай ее, помни о ней. Служи ей. По своим возможностям, улучшай.
— В народе придумано немало колких шуток на тему такой профессии как патологоанатом. Чтобы работать в этой профессии нужно от природы иметь железные нервы? Или ко всему можно привыкнуть?
Крепкие нервы нужно иметь, работая с еще живыми, тяжелобольными людьми, например, в онкологии. Там действительно бывает страшно…
Мы, патологоанатомы, ставим диагнозы при жизни больного, и в зависимости от того, что мы скажем, больного так и будут лечить. Цена ошибки патологоанатома очень высока, и исправить её бывает, практически, невозможно. За каждым нашим диагнозом стоит больной человек. Это в практическом плане. И, конечно, очень важно то, что мы, патологоанатомы, говорим всем врачам, что такое болезнь. Патанатомия — это и теория, и основа медицины. Понимание этого и наполняет особым смыслом жизнь патологоанатома.
Благодарим Вячеслава Семеновича Паукова за предоставленные фотографии из личного архива!
Интервью провела директор
Культурного центра Сеченовского Университета
Олеся Касьянова